УТВЕРЖДАЮ: я оптимист.

Безо всяких «если», «но» или «возможно».

Наверно, так мне на роду написано. Мой отец был оптимистом. Достигнув уже 45-ти, он бежал из родной Германии в маленькую первобытную страну на Ближнем Востоке и не пал духом. Хотя ему пришлось привыкать к новой стране, ее жаркому климату, тяжелому физическому труду и гнетущей бедности, он был счастлив. По крайне мере, сознанием, что он спас свою жену и четверых детей, младшим из которых был я.

И сегодня, в 64-ю годовщину Израиля (по еврейскому календарю), я всё еще оптимист.

НЕДАВНО я оказался среди гостей на свадьбе, куда был приглашен и писатель Амос Оз. С ним зашел разговор об этой странности: моем оптимизме. Он сказал, что он пессимист. У пессимиста беспроигрышная ситуация. Если дело обернется к лучшему – он будет счастлив, а если к худшему – всё равно останется доволен, потому что оказался прав.

Плохо то, возразил я ему, что пессимизм ни к чему не приводит. Он освобождает вас от потребности что-то делать. Если всё в любом случае катится к чертям, зачем утруждать себя? Пессимизм – очень удобная позиция. Позволяет даже свысока посматривать на оптимистов, всё еще борющихся за лучший мир. Оптимизм – для простачков.

Но в этом-то и дело. Только оптимисты способны вести борьбу. Если вы не верите в возможность улучшения мира, в то, что страна и общество могут стать лучше, вы не сможете за это бороться. Вам останется лишь сидеть в кресле перед телевизором, удивляясь глупости человеческого рода, особенно собственного племени, и переполняясь чувством превосходства.

Где бы я ни признавался в своем оптимизме, меня тут же обливали холодной водой презрения. Разве вы не видите, что творится вокруг? Разве это та страна, которая возникла в вашем воображении 14 мая 1948 года, когда вы слушали речь Бен-Гуриона по радио и готовились к ночному бою?

Нет, такой эту страну я себе не представлял. Я и мои товарищи видели ее совсем иной. И всё же я остаюсь оптимистом.

ГОВОРЯ об этом, я постоянно вспоминаю несколько дней в моей жизни.

Шел октябрь 1942 года. Содрогался весь мир.

В России гитлеровские войска подошли к Сталинграду, и завязалась битва титанов. Не было сомнений, что немцы возьмут этот город и двинутся дальше.

Южнее Сталинграда, непобедимый Вермахт вышел на Кавказ. Оттуда шла прямая линия через Турцию и Сирию в Палестину.

Знаменитый африканский корпус Эрвина Роммеля прорвал британскую линию обороны и достиг египетской деревни эль-Аламейн в 106 километрах от Александрии, откуда до Палестины оставалось всего несколько дней марша.

За год до этого, совершив первое в истории воздушное вторжение, нацисты заняли Крит.

Любому взглянувшему на карту, всё было ясно. С севера, запада и юга германский военный колосс неудержимо приближался к Палестине, чтобы уничтожить в ней еврейское полугосударство. Безумный антисемитизм Адольфа Гитлера не оставлял места ни для какого другого вывода.

Наши британские правители думали точно также. Отправив своих жен и детей в Ирак, они сами, по слухам, сидели на чемоданах, готовые бежать при первом намеке на то, что немцы прорвались в Египет.

«Хагана», наша основная подпольная военная организация, производила отчаянные приготовления. Подобно героям Масады за 1900 лет до этого, которые покончили с собой, чтобы не попасть в руки римлян, наши бойцы собрались на горах Кармель, чтобы вести борьбу и дорого отдать свои жизни. Тогда мне только что исполнилось 19 лет, я жил в Тель-Авиве, мысль об обороне которого никому и в голову не приходила. Мы знали, что это – конец.

Когда война закончилась полным разгромом нацистской Германии, появилось много книг о ней. Выяснилось, что отчаянный кризис в октябре 1942 года был лишь плодом нашего воображения.

Воздушное вторжение на Кипр было фактически не блистательной победой, а поражением. Потери немцев оказались столь велики, что Гитлер запретил повторение таких операций. Британия, не зная об этом, осуществила к концу войны собственную воздушную операцию в Голландии, которая также завершилась невообразимой катастрофой.

Достигшие Кавказа немецкие войска были совершенно измотаны и не могли больше продвигаться на юг. О далекой Палестине ни у кого и мысли не было.

И что было самым важным для нас, Роммель достиг эль-Аламейна на последних каплях бензина. Гитлер, считавший всю североафриканскую кампанию расточительным отвлечением сил от главного удара по России, отказался направить туда дефицитный бензин, и плевать ему было на Палестину. (В любом случае, у него не было бы возможности доставить горючее через Средиземное море, потому что британцы взломали шифр итальянского военного флота и имели сведения о каждом судне, покидавшем итальянский порт).

Мораль этой истории: даже оказавшись в, казалось бы, совершенно безнадежной ситуации, нельзя терять надежду.

НЕТ НУЖДЫ возвращаться на 70 лет назад: можно взглянуть и на недавние события.

Мог ли кто-то год назад допустить, что наша апатичная «пофиговая» молодежь вдруг поднимется на невиданный социальный протест? Если бы кто-то предположил такое всего за неделю до случившегося, его бы подняли на смех.

Осмеяли бы и пророка в начале прошлого года вдруг заявившего, что египтяне (кто бы мог о них такое подумать!) восстанут и свергнут своего диктатора. Арабская весна? Даже не смешно!

Когда мне случалось выступать в Германии, я всегда задавал вопрос: «Если среди вас есть те, кто, хотя бы за день до падения Берлинской стены, верил, что он доживет до этого, поднимите руки!» Ни одной поднятой руки я не увидел.

И грандиознейшее из всех событий – развал Советского Союза. Кто его предвидел? Ни США со своим многомиллиардным разведывательным аппаратом. Ни наш Моссад со множеством пособников из числа советских евреев.

Никто из них не предвидел и иранской революции, которая смела шаха.

Это же можно сказать и о катастрофах, порожденных самими людьми: от Холокоста до Хиросимы.

ЧТО ЭТО доказывает? Ничего, кроме того, что ничто не может быть предсказано с какой-то степенью вероятности. События в жизни людей – дело рук человеческих. Это может дать аргументы и пессимисту, и оптимисту.

В наших силах предотвратить катастрофы. Мы можем построить лучшее будущее. А для этого нужны оптимисты, которые верят в то, что это возможно. Много оптимистов.

В 64-ю годовщину независимости Израиля ситуация представляется мрачной. Слово «мир» стало бранным. Большинство израильтян думает: «Мир – чудесная штука. Готов выложить за нее сколько угодно. Но мир, к сожалению, невозможен. Арабы нас никогда не примут. А поэтому война будет продолжаться вечно».

Это очень удобный вид пессимизма, освобождающий от всякой вины и позволяющий ничего не делать.

Единственно реальное решение по принципу «двух государств» отступило на второй план. Режим апартеида, уже утвердившийся на оккупированных палестинских территориях, распространяется и на сам Израиль. Через несколько лет апартеид обретет полновластие на всей исторической территории страны, где еврейское меньшинство будет помыкать палестинским большинством.

В том маловероятном случае, если Израиль вынудят дать палестинцам гражданские права, еврейское государство на той же исторической территории быстро превратиться в арабское.

Соединенные Штаты, единственный оставшийся союзник Израиля, медленно, но неуклонно скатываются вниз, а поднимающийся могучий Китай ничего не помнит о Холокосте.

Социальное неравенство в Израиле увеличивается быстрее, чем в других странах Европы. Отход от идеалов раннего Израиля – дальше некуда.

Демократические основы «Единственной демократии на Ближнем востоке» расшатались. Высший Суд Справедливости в постоянной осаде шайки полуфашистов, устроивших себе гнездышко в правительстве. Кнессет стал злой карикатурой на парламент. Телевидение и печать медленно, но верно превращаются – как бы это сказать – в мозгомойку.

Может ли ситуация стать еще хуже? За мою долгую жизнь я не встречался с ситуациями, которые не могли бы стать еще хуже. И не один из лидеров не может быть столь отвратителен, чтобы преемник не сумел превзойти его в мерзости.

Но при всём при том, могут действовать невидимые и неслышимые мощные силы, которые изменят ситуацию к лучшему. Сложившееся положение можно уподобить плотине на реке. Уровень воды за ней медленно, тихо и незаметно поднимается, но однажды плотину прорвет, и воды зальют всё вокруг.

Произойдет это не без нашего участия, потому что всё, что мы делаем – или не делаем – часть меняющейся картины. Одних лишь надежд и убеждений мало. Суть – в действии.

Вот к чему мы пришли, неисправимые оптимисты.