В ПОСЛЕДНЕЕ время слова «крестоносцы» и «сионисты» всё чаще возникают в связке, как пара близнецов. В документальном фильме об ИГИЛ, который я недавно посмотрел, они появляются чуть не в каждой фразе, сказанной исламскими боевиками, в том числе, и детьми.

Лет шестьдесят назад я написал статью под точно таким же названием: «Крестоносцы и сионисты», возможно, первую на эту тему.

Тут же на нее набросилась куча критиков. В то время такое сопоставление было ужасным святотатством, ай-ай-ай! Ведь, в отличие от крестоносцев, евреи – это нация! В отличие от крестоносцев, которые были в то время, если сравнить их с мусульманами, варварами, сионисты обладали техническим превосходством. В отличие от крестоносцев, они опирались на собственный ручной труд. (Конечно, до Шестидневной войны).

МНЕ УЖЕ случалось вспоминать историю моего интереса к крестоносцам. Не откажу себе в удовольствии ее повторить.

Во время войны 1948 года мой отряд участвовал в операциях на юге. После окончания войны в руках египтян осталась узкая полоска земли вдоль Средиземного моря. Мы назвали ее «полосой Газы» и окружили форпостами.

Через несколько лет я прочел фундаментальный труд Стивена Рансимена «История крестовых походов» и тут же обратил внимание на любопытное совпадение: после Первого крестового похода в руках египтян осталась полоска земли, протянувшаяся на несколько километров за Газу, и крестоносцы окружили ее цепью фортификаций. Они располагались почти в тех же местах, что и наши форпосты.

Прочитав все три тома, я сделал то, чего никогда не делал ни до, ни после: написал письмо автору. Воздав ему похвалы, я спросил: не приходила ли ему на ум мысль о сходстве между ними и нами?

Через несколько дней я получил ответ. Не только приходила, писал Рансимен, но никогда не покидала его. Он даже хотел дать своей книге подзаголовок: «Руководство для сионистов: чего им не надо делать». И добавил: «но друзья-евреи мне отсоветовали». Если мне когда-нибудь случится побывать в Лондоне, он будет рад пригласить меня к себе.

Мне случилось быть в Лондоне через несколько месяцев, я позвонил ему, и он тут же пригласил меня.

(Имя Рансимен было мне знакомо: в 1938 году Чемберлен направил его отца, виконта Вальтера, исполнять роль посредника между нацистской Германией и чехами, и он оскандалился на весь мир, обратившись к немцам с приветствием: «Хайль Гитлер!»)

СТИВЕН РАНСИМАН сам встретил меня в дверях: высокий английский джентльмен, лет под пятьдесят. Я неисправимый англофил, и был очарован его куртуазными аристократическими манерами.

После бокала шерри мы погрузились в дискуссию о параллелях между крестоносцами и сионистами, забыв о времени. Много часов мы сопоставляли имена и события. Кто был «Герцлем» крестоносцев? (папа Урбан), а их «Бен-Гурионом»? (Годфри? Болдуин?), кто был сионистским Рено де Шатильоном? (Моше Даян), а израильским Раймундом III, графом Триполи, выступавшим за мир с мусульманами? (Рансимен лестно указал на меня).

Через несколько лет Рансимен пригласил мою жену и меня посетить его в Шотландии, куда он переехал и поселился в сторожевой башне вблизи Локерби, игравшей роль оборонительного сооружения против Англии. Прислуживал за столом один слуга, а хозяин рассказывал об обитающих в замке привидениях. Рахель и я были изумлены, когда поняли, что он всерьез в них верит.

ДВА исторических движения разделяют шесть веков, а их политический, общественный, культурный и военный фон, разумеется, совершенно иной. Но очевидно и определенное сходство между ними.

И крестоносцы, и сионисты (а также филистимляне до них) вторгались в Палестину с запада. За их спинами были море и Европа, а перед ними – мусульманско-арабский мир. Они жили в состоянии нескончаемой войны.

В то время евреи отождествляли себя с арабами. Страшная резня еврейских общин на Рейне, которую устроили крестоносцы на пути в Святую Землю, оставила неизгладимый след в еврейском сознании.

Овладев Иерусалимом, крестоносцы совершили еще одно чудовищное преступление, перебив в городе всех мусульман, евреев, мужчин, женщин и детей Они двигались, как писал христианский летописец, «по колено в крови».

Последним городом, который захватили крестоносцы, была Хайфа, и ее еврейские жители отчаянно оборонялись плечо к плечу с мусульманским гарнизоном.

Я ВЫРОС с ненавистью к крестоносцам, но ничего не знал о той безграничной ненависти, которую питают к ним мусульмане, пока не попросил израильско-арабского писателя Эмиля Хабиби подписать манифест об израильско-палестинском партнерстве в Иерусалиме. В нем я перечислил все культуры, которые в прошлом обогатили этот город. Когда Хабиби увидел, что я включил в список крестоносцев, он отказался подписать манифест. «Эта была свора убийц!» – воскликнул он, и мне пришлось исключить их из списка.

Когда арабы сводят нас в пару с крестоносцами, они хотят этим сказать, что мы такие же иностранные захватчики и чужаки в этой стране и регионе.

Вот почему такое сопоставление опасно. Если арабы проникнуты столь глубокой ненавистью и спустя шесть веков, как они смогут примириться с нами?

Вместо того чтобы тратить время на споры, в чем мы схожи или не несхожи, не лучше ли познакомиться с историей крестоносцев?

ТЕМА первого урока: вопрос об идентичности. Кто мы такие? Являемся ли мы европейцами во враждебном регионе? Или «защитной стеной от азиатского варварства», как писал Теодор Герцль? Или «виллой в джунглях» по знаменитому изречению Эхуда Барака?

Иными словами, считаем ли мы себя частью этого региона или европейцами, которых по ошибке занесло сюда?

Для меня – это главный вопрос сионизма с его первых дней, определяющий всё, что удалось сделать до сегодняшнего дня. В моей брошюре «Война или мир в семитском регионе», опубликованной накануне войны 1948 года, я поставил этот вопрос с самой первой фразе.

Для крестоносцев такого вопроса вовсе не было. Они были цветом европейского рыцарства, и вышли на битву с сарацинами. Они заключали «худны» (перемирия) с арабскими правителями, главным образом, эмирами в Дамаске, но смыслом их жизни была борьба с исламом. Немногие сторонники мира и согласия, как упомянутый выше Раймунд III, граф Триполи, были для них презренными отщепенцами.

Израиль находится в подобной ситуации. Мы действительно никогда не признавали, что хотим войны – ведь это арабы всегда отказываются заключить мир. Но с самого первого дня государство Израиль не хотело точно обозначить свои границы, и всегда – также как и крестоносцы – было готово к силовой экспансии. Сегодня, через 66 лет после образования государства, более половины новостей в наших СМИ посвящено войне с арабами, внутри Израиля и за его границами. (На прошлой неделе министр сельского хозяйства Яир Шамир потребовал принять срочные меры по сокращению рождаемости бедуинов в Негеве – подобно фараону из библейской легенды).

Израиль страдает от глубоко укоренившегося ощущения ненадежности своего существования, что выражается самым разным образом. Поскольку история Израиля во многих отношениях – это история успеха, и он обладает военной мощью мирового уровня, такое чувство ненадежности часто вызывает удивление. Я полагаю, что в его основе ощущение того, что мы не являемся частью региона, в котором живем, что мы здесь – вилла в джунглях и укрепленное гетто.

Можно сказать, что такое ощущение естественно, поскольку происхождение у большинства израильтян европейское. Но это не так. 20% граждан Израиля – арабы. Почти половина евреев (или их родители) прибыли сюда из арабских стран, где они говорили по-арабски и слушали арабскую музыку. Великий сефардский мыслитель Моше Маймонид (Рамбам, на иврите) говорил и писал по-арабски и был личным лекарем великого Салах ад-Дина (Саладина). Он был в той же степени арабским евреем, как Барух Спиноза – португальским, а Моисей Мендельсон – германским.

БЫЛИ ЛИ крестоносцы небольшим аристократическим меньшинством в своем государстве, как всегда утверждали сионистские историки? Смотря как считать.

Когда первые крестоносцы прибыли в Палестину большинство населения здесь всё еще были христианами разных восточных сект. Но вторгшиеся католики смотрели на них свысока и считали чужаками. Их называли «пуленами», презирали и дискриминировали. Они ощущали, что находятся ближе к арабам, чем к ненавистным «франкам», и не опечалились, когда тех, наконец, изгнали. Позднее большинство этих христиан перешли в ислам, и стали предками многих из теперешних мусульман-палестинцев.

Другой урок состоит в том, что к иммиграции нужно относиться всерьез. В обществе крестоносцев отъезды и возвращения были постоянным явлением. И сегодня в Израиле идут жаркие дебаты об иммиграции. Молоды люди, в основном получившие хорошее образование, уезжают со своими детьми в Берлин и другие города Европы и Америки. Каждый год израильтяне с тревогой вглядываются в баланс: скольких человек изгнал в Израиль антисемитизм и скольких войны и правый экстремизм вынудили вернуться из Израиля в Европу? Такова была и трагедия крестоносцев.

Одна из главных причин, по которой сионисты отвергают параллель с крестоносцами, это печальный конец последних. Продержавшись в Палестине, со взлетами и падениями, около 200 лет, они были буквально сброшены в море с пирса в Акко. Как любил повторять бывший руководитель подполья и премьер-министр Ицхак Шамир, отец Яира: «Море осталось морем, а арабы – арабами».

Конечно, у крестоносцев не было атомной бомбы и немецких субмарин.

КОГДА ИГИЛ и другие арабы говорят о «крестоносцах», они имеют в виду не средневековых завоевателей, а всех американцев и европейских христиан. Они говорят о сионистах, имея в виду израильтян-евреев, а нередко – всех евреев вообще.

Думаю, что сочетание этих двух терминов очень опасно для нас. Меня пугают не военные возможности ИГИЛ, которые ничтожны, а сила их идей. Ни один американский бомбардировщик не сможет их искоренить.

Время уходит. Мы должны решительно отречься от любой аналогии с крестоносцами, древними или современными. После прибытия в Палестину первых сионистов прошло 132 года, и нам пора заявить, кто мы на самом деле: сложившаяся в этой стране новая нация, ставшая частью этого региона, естественный его союзник в борьбе за свободу.