ПАЛЕСТИНСКАЯ деревня где-то на Западном берегу.

Посреди ночи колотят в дверь и кричат на арабском: «Израильская армия. Открыть!»

Кто-то – чаще всего это мать – открывает дверь. Врываются вооруженные до зубов солдаты и вытаскивают жертву из постели. Его швыряют на пол, на глазах у жены и детей (или родителей, братьев и сестер), надевают на глаза повязку, сковывают руки за спиной наручниками и волокут к джипу. Жертве может иметь и 15, и 70 лет, и любой возраст между ними.

После нескольких дней допросов с применением или без применения «умеренного физического воздействия» (по деликатному определению Верховного суда) заключенному определяют «административный арест», который может продолжаться полгода и возобновляться опять и опять. Юридическая процедура – не более чем насмешка. Заключенному не сообщают, в чем и кто его обвиняет, свидетельские показания остаются в тайне и для него, и для адвокатов.

За годы оккупации через такой арест прошли десятки тысяч палестинцев. В настоящее время административно арестованных порядка 300 (не считая примерно десяти тысяч тех, кто получил приговоры военного или гражданского суда).

Но теперь один из них сказал: Хватит!

ХАДЕРА АДНАНА Мухаммада Муссу арестовывали несколько раз и до этого.

34-летний бородач из деревни Арабба под Дженином стал со студенческих дней в Бирзетском университете одним из лидеров Исламского джихада и выдвинулся в первые ряды этой организации на Западном берегу.

Исламский джихад – самая крайняя из значительных палестинских групп, и Аднан открыто, перед камерами, говорил о необходимости вооруженного сопротивления. Он призывал юных палестинцев нагружать взрывчаткой свою одежду и становиться шахидами.

Аднан давно попал в поле зрения не только оккупационных властей, но и палестинской администрации. Ничего удивительного: Аднан не раз обвинял последнюю в том, что она сотрудничает с израильским врагом и действует по его указке.

Когда в прошлом декабре его в очередной раз арестовали, он потребовал либо судить его, либо освободить. Когда ни того, ни другого не произошло, он объявил голодовку.

28-дневная голодовка считается очень долгой. Аднан не принимал пищу 66 дней, что, возможно, является мировым рекордом, если не считать ирландского борца за свободу (или «террориста»), ставшего объектом издевок со стороны Маргарет Тэтчер и доведшего свою голодовку до смертельного исхода. Если голодовка длится более 70 дней, смерть почти неизбежна.

В конце концов, Аднана поместили в больницу, надев кандалы на обе ноги и приковав к кровати одну руку в наручнике. К этому времени его голодовка привлекла всемирное внимание. СМИ в самом Израиле ограничились короткими сообщениями, но группы сторонников мира и правозащитников выступили в его поддержку. «Врачи за права человека» (Physicians for Human Rights) – израильская организация, основанная несколько лет назад психиатром Рухама Мартоном (Ruchama Marton), развернула особенно активную борьбу. СМИ по всему миру, включая «Нью-Йорк таймс», уделили внимание этому делу.

Наконец, израильские дипломаты и чины в органах безопасности не на шутку забеспокоились. Если Аднан доведет себя голодом до смерти, последствия непредсказуемы. По оккупированным территориям могут прокатиться бунты и, возможно, будут еще погибшие. Палестинские заключенные в израильских тюрьмах могут объявить общую голодовку, которую поддержат палестинцы на воле. Мировые СМИ станут сравнивать Израиль с Сирией и Ираном. Того хуже, вся практика административных арестов привлечет к себе международное внимание.

Поэтому политические лидеры и начальники в органах безопасности проглотили свою гордость и пошли на компромисс: если Аднан немедленно прекратит голодовку, то административный арест в апреле, когда истекает его срок, возобновлен не будет.

Аднан, уже обретший статус национального героя, согласился. Он достиг своей главной цели: привлечь внимание к практике таких арестов.

АДМИНИСТРАТИВНОЕ ЗАДЕРЖАНИЕ изобрел не Израиль. Оно досталось ему в наследство от британского колониального режима как часть «Постановлений о чрезвычайном положении», о которых будущий израильский министр юстиции сказал, что они «хуже нацистских законов». Но после провозглашения Израиля эти постановления остались в силе или были заменены аналогичными законами уже «израильского производства».

Шефы органов безопасности, сменявшие один другого, утверждали, что административное задержание «в борьбе с терроризмом» абсолютно необходимо.

Их точку зрения можно проиллюстрировать случаем, к которому я имел отношение. Когда я был главным редактором информационного журнала «Хаолам Хазе» (Сей мир), израильский журналист-араб – назовем его здесь Ахмадом – выпускавший наше арабское издание, вдруг исчез. Поиски заняли некоторое время, и я, наконец, выяснил, что он находится под административным арестом. В то время я был депутатом Кнессета, и имел право обратиться к старшему офицеру службы безопасности («Шабак» или «Шин-Бет»), который по секрету сообщил мне причину его ареста.

Служба безопасности, по его рассказу, захватила зарубежного члена Фатха, который вез письмо двум арабам в Израиле с просьбой создать ячейку организации, считавшейся тогда опасной и террористической. Одним из этих двоих был Ахмад.

«Честно говоря, – сказал мне офицер «Шабака», – мы понятия не имеем, был ли ваш сотрудник террористом, или фатховцы в Иордании выбрали его имя наугад. У нас нет никаких доказательств, которые мы могли бы предъявить суду. Мы, конечно, не можем рассказать на суде, что схватили связного. Но мы не можем и отпустить Ахмада, потому что он может оказаться опасным террористом. Что вы бы сделали на нашем месте с учетом возложенной на нас ответственности?»

Честно говоря, мне совсем не улыбается перспектива быть разорванным на куски бомбой террориста-самоубийцы. Но я ответил, что при таких обстоятельствах Ахмада надо немедленно освободить. И всё же они продержали его в тюрьме еще несколько месяцев. Когда его, наконец, отпустили, он уехал в Америку. Возможно, это было одним из условий его освобождения.

Я уже как-то писал о другом случае, касавшемся меня лично, благодаря которому, я понял опасности, неотделимые от такой практики. Менахем Бегин в своем первом большом интервью после прихода к власти в 1977 году рассказал, что за 20 лет до этого, когда Иссер Харель (по прозвищу «маленький Иссер») возглавлял израильские службы безопасности, он предложил премьер-министру Бен-Гуриону наложить на меня административный арест как на советского шпиона. Харель питал ко мне патологическую ненависть и позднее написал об этом целую книгу.

Обвинение было совершенно анекдотическим, потому что никогда в жизни я не был коммунистом и даже марксистом. Когда Артур Кестлер написал свою потрясающую книгу «Тьма в полдень», я был мальчишкой, но уже тогда ощутил некий порок в системе, осудившей почти всех своих основателей как империалистических шпионов. Позднее, если в Советский Союз направлялась израильская делегация, КГБ каждый раз вычеркивал мое имя из ее состава. (Смотревшие английский сериал «Призраки» (Spooks) сразу же вспомнят, что это – «метка супершпиона».

Бен-Гурион вовсе не был моим другом-приятелем, а, говоря без околичностей, я засел ему в печенках. Ничего странного, если знать, что я набрасывался на него каждую неделю. Но при этом он был проницательным политиком и опасался, что мой арест вызовет скандал. Поэтому он попросил Хареля прежде, чем арестовывать меня, заручиться поддержкой Бегина, лидера крупнейшей оппозиционной партии.

Бегин сказал Харелю: «Если у вас есть доказательства, пожалуйста, предъявите их мне. Если доказательств нет, я пошлю ваш план ко всем чертям». Бен-Гурион от мысли меня посадить отказался, а Бегин послал своего близкого помощника предупредить меня об опасности.

Но если бы Бегин согласился на мой арест, кто бы усомнился, что у «Шабака» есть твердые доказательства моей измены? Мне бы заткнули рот, а мой журнал разгромили.

В ДЕМОКРАТИЧЕСКОМ государстве административное задержание недопустимо, даже на процессах, где важные показания скрывают и от обвиняемого, и от адвокатов. Должны быть более приемлемые методы защиты информаторов и других секретных источников информации. Например, предоставление обвиняемому возможности выбирать в таких делах адвоката из ограниченного списка тех, кто имеет допуск высшей категории, выдаваемый службами безопасности.

Так проходил самый деликатный процесс над ядерным разгласителем (или «шпионом») Мордехаем Вануну.

Сделка в случае Аднана лишь подчеркивает всю иррациональность происходящего. Если Аднан так опасен, что его посадили без обвинения и суда, как он может быть освобожден? А если он не столь опасен, почему его вообще арестовали?

В конечном счете, Аднан создал парадокс для самого себя и своих товарищей.

Суть его идеологии и идеологии его организации в том, что никакого иного способа борьбы с израильской оккупацией и угнетением, кроме насильственных действий самого крайнего характера, не существует. Ненасильственное сопротивление, с их точки зрения, нелепость. Хуже того, оно равнозначно капитуляции, которая заканчивается изменой. Исламский джихад сейчас обвиняет ХАМАС в том, что тот стал заигрывать с подобными идеями.

Но голодовка – это крайняя форма ненасильственного протеста. К голодовкам нередко прибегал Ганди, полагаясь на их нравственную силу.

Достижение Халеда Аднана именно в этом: в блистательном триумфе ненасилия.