И тех, и других объединило слово ХАМАС.

Семья Шалита требует освобождения своего сына, старшего сержанта Гилада Шалита, четыре года находящегося в плену. Для этого они прошли под палящим солнцем 200 километров – от своего дома в Галилее до Иерусалима – в первом ряду колонны из десяти тысяч своих сторонников. Такой популярностью в Израиле не пользовалась еще ни одна инициатива: активисты правого и левого лагеря смешались с простыми людьми, которых взволновала и объединила озабоченность участью этого молодого человека. Их общее требование к премьер-министру Биньямину Нетаньяху: дать согласие на предложенный обмен заключенными с ХАМАСом.

А три палестинских члена парламента протестуют против распоряжения покинуть город, в котором их предки жили сотни, а, может быть, тысячи лет. Их вина состоит в том, что они были выбраны в палестинский парламент как представители ХАМАСа в ходе демократических выборов, честность которых подтвердили экс-президент Джимми Картер и его команда.

Восточный Иерусалим действительно формально «аннексирован» Израилем, но в соответствии с Ословскими соглашениями его жители имеют право принимать участие в выборах в палестинское законодательное собрание, на прошлых выборах в которое победу одержал ХАМАС.

Четверо иерусалимских членов парламента от ХАМАСа были арестованы сразу же после захвата Гилада Шалита, чтобы играть роль «пешек при переговорах», что само по себе – постыдная практика. Военный суд приговорил их к четырем годам тюремного заключения. (Говорят, что «военный суд имеет к правосудию такое же отношение, как военный марш – к музыке»). Несколько недель назад их после отбытия полного срока отпустили, объявив, что их статус жителей Иерусалима аннулирован, что они должны покинуть этот город и в течение сорока дней перебраться на Западный берег или в Газу.

Все четверо, разумеется, отказались. Самый известный из них, Мухаммад Абу Тер (в печати его часто называют Абу Тиром) был вновь арестован, и сейчас находится в тюрьме. Трое других избежали ареста, попросив убежища в здании Международного Красного Креста в квартале Шейх Джарра. Экстерриториального статуса у этого здания нет, но вторжение в него израильской полиции вызвало бы волну международных протестов, и таких действий, по крайней мере, до настоящего времени, избегают.

Я РЕШИЛ посетить обе группы протестующих, чтобы выразить свою солидарность и с теми, и с другими.

Сначала я зашел к членам парламента в здании Красного Креста. Это была не первая наша встреча: четыре года назад я посетил Мухаммеда Абу Тера в его доме в квартале Тсур Бахер. Туда зашел и Ахмад Аттун, один из трех участников сидячего протеста (двое других – Мухаммед Тотах и Хале Абу Арафа).

Тогда тоже я был членом делегации «Гуш Шалом». Разговор был дружеский, но полностью политический. Наша цель состояла в том, чтобы изучить возможности диалога между Израилем и ХАМАСом как части усилий по достижению израильско-палестинского мира.

Абу Тер, человек дружелюбный от природы, хорошо известен в Израиле. Его легко узнать по ярко-красной бороде, цвет которой он выбрал, подражая пророку Мухаммеду, тоже красившему свою бороду хной.

У нас сложилось совершенно определенное впечатление, что вести переговоры с ХАМАСом можно, и его позиция куда менее радикальная, чем представляется на первый взгляд.

Сразу же после этого все четверо были арестованы. Во время «суда» мы демонстрировали у ограды военного лагеря, в котором он проводился.

НА ЭТОЙ встрече с тремя изгоняемыми я повторил очевидное: что нет никакого законного или морального права изгонять человека из его дома и города, особенно за политические взгляды; что Восточный Иерусалим – оккупированная территория, и что изгнание людей с оккупированных территорий однозначно запрещено международным правом.

Я не мог удержаться, чтобы не напомнить слова Мартина Нимёллера, капитана немецкой подводной лодки в Первую мировую войну, впоследствии ставшего священником и попавшего в нацистский концлагерь: «Когда они брали евреев – я помалкивал: я же не еврей. Когда брали коммунистов, я не протестовал: в конце концов, не коммунист. Когда брали социал-демократов, я тоже смолчал: ведь я не из них. А когда пришли за мной, некому уже было и слова сказать».

"Сейчас, – сказал я, – они изгоняют членов ХАМАСа. Потом они станут изгонять членов Фатха. Потом – всех арабов из Восточного Иерусалима. Потом они лишат гражданства израильских борцов за мир, и прогонят нас. Эта борьба должна стать нашей общей борьбой израильтян и палестинцев, фатховцев и хамасовцев, всего израильского лагеря мира.

Попытка изгнать членов ХАМАСа из Иерусалима является, разумеется, частью широкой кампании по «евреизации» города тысячью и одним способом. Во главе ее мэр Нир Баркат, обернувший себя флагом «любви к Иерусалиму».

Любовь к Иерусалиму подобна любви к детям. Все любят детей, но иногда любят их по-разному.

Любит своих детей отец. Любит своих учеников учитель. Педофил любит объекты своего влечения. Людоед предпочитает их в жареном виде.

Я люблю Иерусалим, и Нил Баркат тоже любит его. Но наша любовь различна.

Я – житель Тель-Авива. Там мой дом. И я полюбил Иерусалим, но это было в прошлом.

В течение десяти лет, когда я был членом Кнессета, я проводил половину каждой недели в Иерусалиме – и до, и после шестидневной войны.

Каждый раз, приезжая туда, я делал глубокий вдох. Я был влюблен в этот город почти физически: в его каменные дома, окружающие холмы, его сухой воздух. И каждую неделю, возвращаясь в Тель-Авив, я ворчал и жаловался на влажность.

После Шестидневной войны я полюбил Иерусалим еще сильнее. Восточная часть города привнесла то, чего не хватало мне прежде: восточную атмосферу, красоту мечетей, волшебные стены, дамасские ворота, шумный базар, немыслимую смесь языков, характеров и человеческих типов.

Я познакомился там с обворожительными людьми и обрел новых друзей: Фейсала аль-Хусейни, Анвара Нуссейбеха, его сына, Сари Нуссейбеха и многих других. Несколько недель казалось, что Иерусалим, в самом деле, воссоединился и возвращается к былой славе.

И тогда начался процесс, который разрушил всё: сам город, его человеческую ткань, неповторимую прелесть его многообразия.

Семь покрывал единства стали спадать одно за другим, и обнажилась безобразная реальность оккупации Восточного Иерусалима – Западным. Реальность аннексии, угнетения, присвоения, пренебрежения и ползучей этнической чистки.

Символизирует ее более чем кто-либо другой, Нир Баркат, никогда не упускающий случая спровоцировать раздор, открыть огонь, разрушить или изгнать. Он напоминает мне пиромана, бросающего горящие спички на заправочной станции.

Как такой человек смог стать мэром? Иерусалимцы отдали ему свои голоса по единственной причине: он человек светский. Любой светский кандидат представляется им предпочтительней ортодокса. Ортодоксы медленно, но верно захватывают город: улицу за улицей, квартал за кварталом, и светскими овладел вполне оправданный страх. Из страха они и отдали голоса единственному светскому кандидату на этот пост, хотя для будущего их города он оказался куда опасней самого закоренелого ортодокса.

Но не было ни одного светского, либерального, стремящегося к миру кандидата, и выбор состоял между агрессивным ортодоксом и крайним националистом. Избиратели (только евреи – арабы в этих выборах участия не приняли) не поняли тогда, что ярый националист охотно распахнет объятия такому же ярому ортодоксу: в конце концов, взгляды обоих коренятся в культе «избранности» и ненависти к чужакам.

Идеология Барката будет гнать его вперед без сдержек и тормозов, пока он не изорвет в клочья человеческую ткань города, не разрушит его культурное богатство и красоту – взгляните на чудовищные здания – и не оставит ничего, кроме однообразия и ортодоксальной иудейской черноты.

Баркат не первый и не единственный из решивших евреизировать Иерусалим. Евреизировать – значит стереть все другие цвета, уничтожить слои, оставленные многими поколениями любивших этот город жителей, отречься от тысячелетий его истории и культурного созидания

Предшественником Барката был Тедди Коллек, но Коллек был гением. Он снес квартал Муграби у Стены плача, экспроприировал участок и с молниеносной быстротой отстроил новый еврейский квартал, получив при этом в разных странах несколько премий за защиту мира. Проживи он дольше, Нобелевская премия мира была ему гарантирована. По сравнению с ним Баркат – примитивный олух, вызывающий всемирное отвращение. Шейх-Джарра, Силуан, Рамат Шломо, Писгат Зеев – стали повсеместно понятными символами.

Миф об Иерусалиме, «устроенном как город, слитый в одно» (Псалом 121), ежедневно трещит по швам. Город не стал слитым в одно. Его две части объединены, как лев с проглоченной овцой. Баркат – мэр Западного Иерусалима и военный губернатор – Восточного. Он и его сообщник по святому делу, министр внутренних дел Эли Ишай, не щадят усилий, чтобы вытеснить нееврейское население из Иерусалима.

Но они в этом не преуспели. Баркат и компания обнаружили в арабах то, что Фараон обнаружил в Сынах Израилевых: «Но чем более изнуряли его, тем более он умножался и тем более возрастал» (Исход 1:12). Несмотря на разрушения и новое строительство, демографический баланс в Иерусалиме почти не изменился, а если изменился – то в пользу арабов.

Я сказал парламентариям, что, в конечном счете, будет реализована идея двух государств, потому что единственная альтернатива ей – государство апартеида, в котором арабы станут угнетенным большинством, а евреи – меньшинством угнетателей, пока вся эта постройка неизбежно не рухнет. Два государства означают две столицы в Иерусалиме: палестинская в Восточном, а израильская – в Западном. «Я надеюсь, все мы хотим, чтобы Иерусалим оставался физически единым городом, которым будет управлять объединенный муниципалитет, сохраняющий богатую и уникальную ткань, сотканную его жителями".

Несмотря на Биньямина Нетаньяху, Нира Барката и прочих разрушителей Иерусалима.