ГОРОДСКАЯ магистраль под моим окном замерла в полной тишине – ни одной машины.

Мы с приятелем были погружены в беседу, когда случилось невероятное.

Взвыли сирены воздушной тревоги.

Через несколько минут под окнами уже проносились с бешеной скоростью машины, а из домов выбегали солдаты в запасной военной форме с вещмешками на спине.

Радио, как обычно в этот день молчавшее, вдруг ожило.

Разразилась война. Ровно 37 лет назад (по еврейскому календарю), в Йом-Кипур – самый священный день иудаизма – египтяне и сирийцы напали на Израиль.

C ТЕХ ПОР каждый год на Йом-Кипур мы вспоминаем этот роковой день. Мы не можем о нем не вспоминать, потому что по нему прошел водораздел нашей жизни и истории Израиля, потому что этот день стал судьбоносным для всего семитского региона.

Сегодня, как и в каждый Йом-Кипур с того дня, тишина на опустевших улицах побуждает нас к раздумью. И, как свидетель, я чувствую необходимость дать свои показания.

Чем явились для нас последствия этой войны?

Прежде всего, нужно сказать, что эта война была излишней.

Ничего чрезвычайного в таком утверждении нет. За немногими исключениями, такими как Вторая мировая война (а, возможно, и наша война 1948 года) все войны были «излишними». Совершенно излишней была Первая мировая война, ставшая оргией смерти и разрушений. До сих пор историки пытаются найти логические причины ее начала. В сравнении с последствиями, мотивы всех сторон выглядят совершенно ничтожными.

Задолго до начала войны Судного дня президент Египта Анвар Садат был готов заключить мир с Израилем. Надежные посредники донесли его желание до израильского премьер-министра Голды Меир. Она с презрением проигнорировала эту информацию.

Еще до внезапной кончины предшественника Садата, Гамаль Абдель Насера, Израиль получил заслуживающую доверия информацию о том, что Египет готов заключить с ним мир в обмен на завоеванные в 1967 году территории. Я лично передал одно такое сообщение Пинхасу Сапиру, когда Насер высказал свои пожелания в неофициальной беседе Эрику Руло, французскому журналисту, с которым я был знаком. Руло разрешил мне негласно передать эту информацию правительству. Сапир, в то время самый значительный из министров и подлинный лидер Аводы, не проявил к этой информации ни малейшего интереса. Мой юридический консультант, Амнон Зихрони, сопровождавший меня на этой встрече, был поражен не меньше, чем я. Полагаю, что я был не единственным, кто передавал такие послания.

За несколько месяцев до войны я встречался с египтянами, близко стоявшими к руководству страны. После бесед с ними я обратился к Кнессету с предупреждением, что если мы немедленно не выступим с мирной инициативой, предусматривающей возвращение египтянам Суэцкого канала и Синая, они нападут на Израиль, даже не имея шанса нас победить. Кнессет не прислушался к моим словам.

После войны я публично обвинил Голду Меир в убийстве 2700 молодых израильтян и бессчетного числа молодых египтян и сирийцев. Голда, человек пугающе зашоренный в своих взглядах, отмахнулась и прожила до конца своих дней с чистой совестью.

В ПЕРВЫЕ часы войны египтяне удивили мир тем, что им удалось форсировать Суэцкий канал – грозную водную преграду – и прорвать линию Бар Лева, гордость израильской армии.

Это была одна из самых неожиданных побед в истории войн. Несмотря на несопоставимость масштабов, ее иногда сравнивают с «Операций Барбаросса» (нападением Германии на Советский Союз) и с бомбардировкой Перл Харбора (нападением Японии на США).

Как же стала возможной эта неожиданность? Ведь египетской армии необходимо было скрытно сосредоточить свои силы и выдвинуться на исходные позиции по совершенно открытой территории между Каиром и каналом.

Дадо (начальник генерального штаба Давид Элазар) после войны пригласил меня к себе домой и разрешил заглянуть в документы. Когда война закончилась, Дадо сразу же выставили из армии за допущенное им «упущение» (решение не призывать резервистов и не выдвигать танки накануне войны). Я был редактором симпатизировавшего ему журнала, и Дадо хотел убедить меня в своей невиновности. Из документов следовало, что военная разведка располагала всей необходимой информацией и знала о подготовке Египта к нападению.

Например, было перехвачено распоряжение бригадного муфтия (мусульманского капеллана) прервать пост в Рамадан (то есть нарушить одну из важнейших заповедей мусульманина) и с определенного часа перейти на нормальное питание.

Перехвачено сообщение египетского радиста своему брату, тоже радисту другого подразделения, которое содержало мусульманскую молитву, произносимую перед угрозой гибели.

Перехвачено сообщение береговой станции находящимся в море подводным лодкам в определенное время полностью прекратить радиосвязь.

И так далее – целый кладезь разведданных. По словам Дадо, он, начальник генерального штаба, не был проинформирован ни об одном из этих сообщений. Начальник отдела военной разведки, Эли Зейра, их блокировал.

Почему? Зейра, наделенный немалым самомнением, стал пленником «концепции», предполагавшей, что египтяне никогда не решатся напасть, не имея превосходства в воздухе. Но масштабы «упущения» нельзя объяснить лишь этим. Невозможно объяснить это и хитроумными попытками египтян ввести противника в заблуждение. Причина куда глубже: она в презрении к арабам.

Высокомерное презрение – одно из проклятий государства, неотвязно сопровождающее нас – евреев-израильтян – по сей день.

Такого не было во время войны 1948 года – самой длительной и тяжелой из израильских войн. Я твердо помню, что тогда солдаты уважали противника. Мы, бойцы Южного фронта, с уважением относились к египетской армии (в которой одним из молодых командиров был Гамаль Абдель Насер), а бойцы Центрального фронта уважали иорданский «Арабский легион». Высокого мнения мы были и о бойцах Сирии и Ирака.

Это уважительное отношение испарилось без справедливых оснований во время войны 1956 года. Когда наша армия вторглась в Синай, египетские солдаты стремились выбраться оттуда, и некоторые из них сбрасывали ботинки. Объясняется это просто: они получили приказ отступить, потому что британцы и французы высадились у них в тылу, угрожая превратить весь Синай в гибельную ловушку. На этот раз с неожиданностью столкнулись египтяне: они и предположить не могли, что Франция, Израиль и Британия вступят в тайный сговор.

Но презрительность и высокомерие достигли высшей точки по окончании войны 1967 года. После трех недель всё возраставшего страха за свое существование, израильтяне увидели, как их армия за шесть дней наголову разгромила объединенные силы Египта, Иордании и Сирии, получившие также подкрепления из других арабских стран. Это казалось чудом. Для неверующих в божественное вмешательство никакого чуда не было: израильские вооруженные силы, и в первую очередь ВВС, заблаговременно и тщательно планировали эту войну, а их планы были реализованы лучшим военным командованием, когда-либо существовавшем в Израиле.

Но эта победа стала исторической катастрофой. Она оказалась чересчур огромной, всесокрушающей, поразительной. Израиль охватил приступ эйфории, продолжавшийся шесть лет. Всем стало ясно, что арабы неспособны воевать, что израильская армия – лучшая в мире и что она непобедима. Ариэль Шарон сказал, что наши войска смогут дойти до Триполи, столицы Ливии, за шесть дней.

То, что случилось на Йом-Кипур 1973 года, было прямым следствием этой победы. Беспредельное презрение к арабам породило «концепцию», которая породила «упущение», и оба слова стали символами этой войны. Из презрения возникла убежденность, что египтяне не посмеют атаковать линию Бар Лева: полосу укреплений, на которой в Йом-Кипур находилось небольшое число второразрядных подразделений. (Следует отметить, что два генерала вообще возражали против создания этой линии: недавно скончавшийся командир бронетанковых войск Исраэль Таль и пехотный генерал Ариэль Шарон, лежащий сейчас в коме. «Талик» и «Арик» предлагали держать в тылу мобильные силы, способные мощной контратакой отразить любой египетский прорыв).

ВОЙНА началась исключительным успехом египтян и сирийцев и закончилась военной победой Израиля. Израильская армия еще не была коррумпирована оккупацией (еще одно катастрофическое последствие победы 1967 года), а большинство командиров обладало таким уровнем, которому сегодня можно лишь позавидовать. Но политически война завершилась вничью.

Талик, принимавший участие в переговорах о прекращении огня на «101-ом километре», рассказал мне, что египетский командующий, Абдаль Гани аль-Гамаси, предложил безотлагательно начать прямые мирные переговоры. Талик срочно обратился к Голде Меир, но та запретила ему продолжать эти контакты. Она обещала Генри Киссинджеру, что все переговоры будут вестись через США. Мирных переговоров с Египтом не было еще четыре года, пока Саддам не начал свою историческую инициативу за спиной американцев.

Эта война вернула египтянам самоуважение. Я посетил «Музей Войны Рамадана» (как называют ее египтяне). Там с немалым искусством наглядно воспроизведено форсирование канала с реалистическими звуковыми и световыми эффектами. Сотни египтян, ежедневно на нескольких сеансах заполняющих зал, проникаются чувством гордости.

Гордость облегчила Садату его историческую миссию. Когда я побывал в Каире через несколько дней после его приезда в Иерусалим, весь город был оклеен плакатами: «Анвар Садат - Герой Войны - Герой Мира».

Сразу же после этой войны свое долгое странствие к миру начал Ясир Арафат, и закончилось оно двадцать лет спустя Ословскими соглашениями. Однажды он рассказал мне, как пришел к своему решению: увидев, что неожиданные успехи арабских армий в начале войны окончились военным поражением, он решил, что осуществить палестинские национальные цели военным путем невозможно и что единственное решение состоит в мирном урегулировании.

ЭТИ ВЫВОДЫ справедливы сегодня, как и всегда:

Гордыня и надменность ведут к поражению.

Концепция, основанная на презрении к арабам, приведет к «историческому упущению».

Любая война в этом регионе – «излишняя»: по ее окончании мы, в лучшем случае, получим то, что имели до войны.

Военного решения нет – ни для арабов, ни для нас.

Есть много героев войны, но подлинной славы удостаиваются герои мира.

Как говорили еврейские мудрецы 1800 лет назад: «Кого можно назвать героем? Того, кто превратит врага – в друга».