На этой неделе у меня выдался счастливый час.

Я возвращался домой, получив заказанную книгу Уильяма Полка об Иране. Меня восхищает прозорливость этого человека, бывшего когда-то сотрудником государственного департамента.

Я шел по набережной, и мне вдруг захотелось спуститься к морю. Я присел на стул, стоящий на песке, попивал глоточками кофе и курил арабский кальян – единственный вид курения, который я себе иногда позволяю. Луч мягкого зимнего солнца прочертил золотую дорожку на воде, а на пене волн резвился одинокий сёрфер.

Пляж был почти пуст, но кто-то помахал мне издали. Проходившие молодые люди спросили, не позволю ли я им разок затянуться из моей трубки. Взгляд иногда останавливался на дальней выступающей в море Яффо – прекрасный вид.

На минуту я очутился в добром мире, далеком от угнетающих новостей в утренней газете. И тогда я вспомнил, что точно такое же чувство овладело мной давным-давно.

Это случилось 68 лет назад на этом же месте. И тогда были мягкий зимний день и штормящее море. Я выздоравливал после острого приступа брюшного тифа. Я сидел в шезлонге, нежась под мягким зимним солнцем. После изнурительной болезни силы возвращались ко мне, и я забыл о далекой Мировой Войне. Мне было восемнадцать лет, и мир был идеален.

Помню, что я читал тогда «Закат Европы» Освальда Шпенглера – неприступный том, рисовавший совершенно другую картину мировой истории. Вместо общепринятого тогда ландшафта, по которому пролегла прямая дорога прогресса от древности к средним векам, а оттуда – к современности, Шпенглер нагромоздил горные цепи, где одна цивилизация сменяет другую, и, подобно людям, каждая рождается, взрослеет, стареет и умирает.

Я сидел и читал, ощущая, как ширится мой горизонт. Время от времени я откладывал книгу, чтобы впитать новые познания. Тогда тоже я смотрел на Яффо, еще остававшуюся арабским городом.

Шпенглер утверждал, что каждая цивилизация существует примерно тысячу лет, становясь в конце всемирной империей и уступая мест другой. Он полагал, что западная цивилизация должна породить всемирную германскую империю (Шпенглер, конечно, был немцем), после чего следующая цивилизация придет из России. Он оказался и прав, и неправ. Действительно предстояло возникнуть новой империи, но она оказалась американской, а следующей цивилизаций будет, скорее всего, китайская.

НО ПОКА ЧТО миром правит Америка, и это возвращает нас к Бараку Обаме.

Я слушал его речь при вручении Нобелевской премии, и сперва она поразила меня дерзостью: прийти на церемонию вручения премии мира, чтобы оправдывать на ней войну! Но потом я перечитал ее во второй и в третий раз, и нашел в ней несколько неопровержимых истин. Я согласен с тем, что и у ненасилия есть границы. Никакое ненасилие не остановило бы Гитлера. Беда в том, что этим доводом часто пользуются для оправдания агрессии. Любой, развязывающий дурацкую войну, которая в любом случае не разрешит проблем, ее породивших, или войну с низкими целями, утверждает, что у него не было другого выхода.

Обама пытается прилепить этот ярлык «безвыходности» на афганскую войну – возможно, самую жестокую, ненужную и глупую изо всех войн, как и три наши последние военные авантюры.

Над замечаниями Обамы стоит задуматься. Они вызывают на спор, даже требуют его. Но странно было услышать их при вручении премии мира. Гораздо уместнее они прозвучали бы в Уэст-Пойнте, где он выступал неделей ранее.

(Немецкий юморист напомнил, что Альфред Нобель, учредивший эту премию, изобрел динамит. «Таким и должен быть естественный ход вещей, – сострил он.– Сперва взорвать всё к чертовой бабушке, а потом заключить мир»).

Я ОЖИДАЛ, что Обама воспользуется этой возможностью, чтобы изложить свои взгляды на сложившуюся в мире ситуацию, а не для размышлений о человеческой природе и неизбежности войн. На торжествах, когда весь мир слушает его, президенту Соединенных Штатов следовало бы подчеркнуть необходимость создания в 21-ом веке нового мирового порядка.

Свиной грипп дает хороший пример того, как смертельная опасность может за несколько дней разнестись по всему миру. Таяние льдов на Северном полюсе становится причиной погружения в воду островов в Индийском океане. Из-за катастрофы на рынке недвижимости в Чикаго сотни тысяч детей в Африке умирают с голода. Строки, которые я пишу сейчас, окажутся в Гонолулу и Японии через пару минут.

Мир становится единым: с политической, экономической, военной, природоохранной, коммуникативной и медицинской точек зрения. Лидер, будучи философом, должен обозначить пути построения обязывающего мирового порядка, в котором войны как способ разрешения конфликтов уйдут в прошлое, тиранические режимы во всех странах будут устранены, а пути к миру без голода и эпидемий – открыты. Произойдет это, конечно, не завтра и не при жизни нашего поколения, но в этом цель, к которой следует стремиться и прилагать свои усилия, чтобы ее достигнуть.

Обама, конечно, должен был думать об этом, но он возглавляет страну, перегородившую путь к столь многим аспектам обязывающего мирового порядка. Вполне естественно для всемирной державы возражать против того, что ее власть будет ограничена и передана всемирным институтам. Вот почему США противятся созданию всемирного суда и препятствуют всемирным усилиям по спасению планеты и уничтожению ядерного оружия. Вот почему они возражают против того, чтобы на смену ООН, ставшей почти полностью инструментом американской политики, пришло реальное мировое правительство. Вот почему Обама восхваляет НАТО, ставшее военной рукой США, и выступает против действительно эффективных международных сил.

Норвежское решение присудить Нобелевскую премию мира Обаме представляется почти курьезом. В своей речи в Осло он не сделал ни малейшего усилия, чтобы постфактум как-то оправдать это решение. В конце концов, премия предназначена не философам, а деятелям, ее присуждают не за слова, а за дела.

Когда Обаму избрали президентом, мы были готовы к тому, что нас ждут некоторые разочарования. Было понятно, что ни один политик не может быть столь совершенным, каким на первых порах представлялся Обама своим обликом и в своих речах. Но разочарование оказалось гораздо глубже и болезненней, чем можно было ожидать.

И коснулось оно почти всего. Обама не ушел из Ирака, но влез еще глубже обеими ногами в афганскую трясину – в войну, которая может стать еще длиннее и нелепее вьетнамской. Любой, пытающийся найти какой-то смысл в этой войне, напрасно тратит время. Ее нельзя выиграть, как нельзя понять в чем, собственно, состояла бы победа в ней. Ее ведут против неверно выбранного врага: не организации Аль-Каида, а афганского народа. Так сжигают дом, чтобы избавиться от тараканов.

Он обещал закрыть Гуантанамо и другие лагеря пыток, но они продолжают действовать.

Он обещал спасение массам безработных в своей стране, но набил деньгами карманы жирных котов, столь же хищных и прожорливых, как и прежде.

Его вклад в разрешение климатического кризиса ограничивается, в основном, словами, так же как и его обещания покончить с оружием массового уничтожения.

Да, риторика изменилась. Ханжеское высокомерие времен Буша сменил более примирительный стиль и видимость стремления к справедливому соглашению. Это следует оценить должным образом. Но лишь должным.

КАК ИЗРАИЛЬТЯНИНА меня естественно интересует отношение Обамы к нашему конфликту. Его избрание породило большие, даже преувеличенные надежды. Как писал на этой неделе в «Ха-Арец» Алуф Бен: «Его считали смесью из пророка Исайи, Матери Терезы и Ури Авнери». Мне льстит оказаться в столь высокой компании, но я вынужден согласиться: разочарование оказалось вровень с надеждами.

В произнесенной в Осло речи нам было уделено целых 14 слов: «Мы видим это на Ближнем Востоке, где конфликт между арабами и евреями, похоже, ужесточается».

Ну, во-первых, это не конфликт между арабами и евреями, а между палестинцами и израильтянами. И разница очень существенна: чтобы решить проблему, ее нужно, прежде всего, правильно определить.

Но что гораздо важнее, это тон случайного наблюдателя. Человека, развалившегося в кресле перед телевизором. Театрального критика, сочиняющего рецензию на спектакль. Следует ли президенту Соединенных Штатов смотреть на этот конфликт подобным образом?

Если конфликт действительно ужесточается, то значительная часть вины за это лежит на США и лично на Обаме. Его отступление по вопросу о поселениях и полная капитуляция перед произраильским лобби в США дали основание нашему правительству поверить, что оно может делать все, что ему заблагорассудится.

Сперва Биньямин Нетаньяху испытывал в отношении нового президента некоторое беспокойство. Но страхи его рассеялись, и сейчас наше правительство относится к Обаме и его окружению с пренебрежением, переходящим в презрение. Соглашения, достигнутые с предыдущей администрацией, открыто нарушаются. Президент Буш признал «поселенческие блоки» в обмен на постоянное замораживание всех других и демонтаж форпостов, построенных с марта 2001 года. Не только ни один форпост не был демонтирован, но на этой неделе правительство предоставило статус «районов преимущественного развития» десяткам поселений за пределами «блоков», включая гнезда худших из каханистов. Из одного из них вышли на этой неделе подонки, которые подожгли мечеть.

«Замораживание» не более чем насмешка. Это театр абсурда. Поселенцы разыгрывают представление яростных протестов, заказанное, и оплаченное правительством. Полиция не применяет против них горчичного и слезоточивого газа, резиновых пуль и дубинок – которыми щедро обрабатывает каждую неделю демонстрантов, выступающих против оккупации. И не проводит еженощных вторжений в поселения для ареста активистов, как она делает в Билине и других арабских поселках.

В Иерусалиме поселенческая деятельность идет, конечно, полным ходом. Палестинские семьи выбрасывают из их домов под торжествующие крики поселенцев, а немногие израильтяне, протестующие против этой несправедливости, оказываются в больницах и тюрьмах. Группы поселенцев, занимающиеся этой деятельностью, получают пожертвования из США, на которое распространяются налоговые льготы – таким образом, Обама косвенно оплачивает те самые акции, которые он осуждает.

На один час у моря под мягким зимним солнцем мне удалось отодвинуть гнетущую ситуацию в сторону. Но когда через десять минут я вернулся домой, и она вновь обрушилась на меня всем своим весом. Сейчас не время для шезлонгов. Нас ждет борьба, и чтобы победить, мы должны собрать все свои силы.

А что Обама? Ой-Бама…