Однажды, я надеюсь, здесь тоже создадут «Комиссию правды и примирения», подобную той, которая работала в ЮАР. В нее войдут израильтяне, палестинцы и историки международных отношений. Они попытаются выяснить, что же на самом деле происходило в этой стране в 1948 году.

За 60 прошедших лет события той войны погребены под многими слоями израильской, палестинской и арабской пропаганды, и теперь, чтобы добраться до самого нижнего из них, понадобится нечто вроде археологических раскопок. Даже дожившим до наших дней очевидцам трудно отличить то, что они видели на самом деле, от мифов, исказивших и извративших происходившее до почти полной неузнаваемости. Я - один из таких свидетелей. В последние дни в связи с 60-ой годовщиной образования Израиля я получил десятки приглашений со всех концов света дать интервью на радио или в телевизионной программе и рассказать, что в действительности происходило тогда. Вот некоторые из заданных вопросов и мои ответы на них. (Извините, если в чем-то они будут повторять ранее мной написанное).

– Чем эта война отличалась от других войн?

Во-первых, была не одна война, а две, следовавшие одна за другой без перерыва.

Первая война шла между арабами и евреями внутри страны. Она началась на следующий день после принятия 29 ноября 1947 года Генеральной Ассамблеей ООН резолюции о разделе Палестины на еврейское и арабское государства. Эта война продолжалась до провозглашения Государства Израиль 14 мая 1948 года, когда началась вторая война: между Израилем и соседними странами, бросившими в бой свои армии.

Она не была войной двух стран за обладание смежным куском земли, как например, между Германией и Францией за Эльзас. Отличалась она и от Гражданской войны в США, когда обе воюющие стороны принадлежали одной нации. Я бы назвал ее «этнической войной».

Такие войны ведут два разных народа, живущие в одной стране, каждый из которых претендует на полное обладание этой страной. Цель такой войны состоит не в одержании военной победы, а в овладении как можно большей территорией, на которой не должно оставаться населения другой стороны. Именно это происходило в Югославии после ее распада, когда, совсем не случайно, возник одиозный термин «этническая чистка».

– Была ли война неизбежной?

Тогда до самой последней минуты я надеялся, что ее удастся избежать (об этом я скажу позднее). Но сейчас, обращаясь к прошлому, я вижу, что было уже поздно.

Еврейская сторона была полна решимости создать свое собственное государство: в этом состояла одна из коренных целей сионистского движения, возникшего пятьюдесятью годами ранее – стремление, стократно усилившееся в результате Холокоста, который закончился лишь за два с половиной года до этого.

Арабская сторона была столь же решительно настроена против создания еврейского государства в стране, которую они (справедливо) считали арабской страной. Из-за этого арабы и начали войну.

– Что думали евреи, отправляясь на войну?

Когда я стал добровольцем в самом ее начале, мы были совершено уверены, что стоим перед угрозой полного уничтожения, что мы защищаем себя, наши семьи и всю еврейскую общину. Фраза «Другого выхода у нас нет» была не лозунгом, а глубоким внутренним убеждением. (Говоря о «нас», я имею в виду и всю общину, и, в первую очередь, наших солдат). Я не уверен, что арабы воспринимали происходившее столь же серьезно, и в этом крылась причина их поражения.

Этим же объясняется и полная мобилизация еврейской общины с первой минуты. У нас были единое руководство (даже «Иргун» и «Группа Штерна» подчинились ему) и единая военная сила, быстро принявшая характер регулярной армии.

Ничего подобного у арабов не было: ни единого руководства, ни какой-либо объединенной арабско-палестинской армии, а значит и способности сосредоточить силы в решающий момент. Но мы поняли это уже после войны.

– Сознавали ли вы тогда, что были сильнее арабов?

Ни в малейшей степени. В то время евреи составляли лишь треть населения. Сотни арабских деревень по всей стране господствовали над жизненно важными для нас путями сообщения, и мы несли тяжелые потери, чтобы разблокировать эти пути, особенно дорогу на Иерусалим. Мы совершенно искренне верили, что «нас - горстка, а их – легион».

Соотношение сил постепенно менялось. Наша армия стала более организованной и училась на собственном опыте, тогда как арабы всё еще полагались на «фазах» – разовую мобилизацию жителей деревень с их собственным устаревшим оружием. С апреля 1948 года мы стали получать большие партии легкого оружия из Чехословакии, которое поставлялось по приказу Сталина. К середине мая, когда ожидалось вторжение арабских армий, мы уже обладали непрерывной территорией.

– Иными словами, вы изгнали арабов?

Это еще не было «этнической чисткой», а лишь побочным результатом войны. Наша сторона готовилась к массированному наступлению арабских армий, и мы, разумеется, не могли допустить, чтобы у нас в тылу оставалось многочисленное враждебно настроенное население. Это, конечно, было военной необходимостью, к которой примешивалось более или менее осознанное желание образовать сплошную еврейскую территорию.

Со временем противники Израиля создали миф о неком «Плане D», якобы предусматривавшем проведение этнической чистки. Но на самом деле существовал лишь военный план создания непрерывной территории под нашим контролем, являвшийся частью подготовки к решающему столкновению с арабскими армиями.

– Вы утверждаете, что на этом этапе принципиальное решение об изгнании всех арабов еще не было принято?

Нельзя забывать о политической ситуации в то время: в соответствии с резолюцией ООН «Еврейское государство» должно было включать более половины находившейся в 1947 году под британским мандатом Палестины. Арабы составляли более 40% населения этой территории. Арабские представители утверждали, что невозможно создать еврейское государство, почти половина жителей которого будут арабами, и требовали снятия резолюции о разделе. Еврейская сторона, настаивавшая на принятии этой резолюции, хотела доказать, что создание такого государства возможно. Поэтому прилагались некоторые усилия (например, в Хайфе) к тому, чтобы убедить арабов не покидать свои дома. Но их массовый исход был вызван реалиями войны.

Следует понимать, что ни на каком этапе арабы не «бежали из страны». События, в общем, развивались, следующим образом: в ходе боя арабская деревня попадала под интенсивный обстрел. Ее жители – мужчины, женщины и дети – конечно, бежали в соседнюю деревню. Тогда мы обстреливали и эту деревню, и они бежали в следующую, и так далее, пока не было достигнуто соглашение о прекращении огня, и между ними и их домами внезапно не возникла граница («Зеленая линия»). Резня в Дир Ясин стала еще одним мощным толчком к продолжению боев.

Даже жители Яффо не покинули страну: ведь Газа, куда они бежали, в конце концов – тоже часть Палестины.

– Когда же в таком случае была начата «этническая чиста», о которой вы говорили?

Во второй половине войны, когда продвижение арабских армий было остановлено, политика преднамеренного изгнания арабов стала самостоятельной целью войны.

Справедливости ради следует отметить, что эти действия не были односторонними. На завоеванных нами территориях арабов почти не оставалось, но и на территориях, завоеванных арабами, евреев не оставалось вовсе – например, в кибуцах Гуш Эцион и еврейском квартале Старого Города в Иерусалиме. Еврейских жителей убивали или изгоняли. Разница была количественной: еврейская сторона захватывала обширные территории, а арабской удавалось овладеть лишь небольшими участками.

Основное решение было принято уже после войны: не допустить возвращения 750 тысяч арабских беженцев в их дома.

– Что произошло, когда в борьбу вступили арабские армии?

Сперва ситуация казалась безнадежной. Арабские армии представляли собой хорошо обученное (главным образом, британцами) регулярное войско, располагавшее тяжелым вооружением: боевыми самолетами, танками и артиллерией, тогда как у нас было лишь легкое вооружение: винтовки, автоматы, легкие минометы и несколько малоэффективных противотанковых орудий. Тяжелое вооружение стало поступать к нам лишь в июне.

Я сам принимал участие в выгрузке первых самолетов-истребителей, доставленных из Чехословакии. Их строили для германского Вермахта. Над нашими головами пролетали немецкие Мессершмитты, вступавшие в схватку с британскими Спитфайерами, которые пилотировали египтяне.

– Почему Сталин оказывал поддержку еврейской стороне?

Накануне принятия резолюции ООН советский представитель Андрей Громыко произнес страстную сионистскую речь. Ближайшая цель Сталина состояла в том, чтобы вынудить британцев уйти из Палестины, которая в противном случае могла бы стать базой для американских ракет. Здесь нужно обратить внимание на факт, о котором часто забывают: первой страной, признавшей Израиль де-юре сразу же после объявления независимости, был Советский Союз. США в то время признавали Израиль лишь де-факто.

Сталин отвернулся от Израиля через несколько лет, когда Израиль открыто присоединился к американскому блоку. В это время стала очевидной и антисемитская паранойя Сталина. Московские политики сочли тогда, что им лучше сделать ставку на поднявшуюся волну арабского национализма.

– Что в ходе этой войны ощущали лично вы?

Накануне войны я все еще верил в «семитское» партнерство всех жителей этой страны. За месяц до войны я опубликовал брошюру «Война или мир в семитском регионе», в которой отстаивал эту идею. По прошествии лет мне ясно, что тогда было уже поздно.

Когда разразилась война, я сразу же вступил в боевую бригаду (Гивати). В последние дни перед началом службы мне с группой друзей удалось напечатать еще одну брошюру под названием «От обороны к войне». Я предложил в ней вести войну, имея в виду характер мира, который будет заключен по ее окончании. (Тогда я был под большим влиянием британского военного комментатора Харта [Basil Liddell Hart], отстаивавшего такой курс во время Второй мировой войны).

Мои приятели старались тогда всеми силами отговорить меня от поступления в армию, чтобы я мог выполнять гораздо более важную задачу, высказывая свою точку зрения в ходе войны. Я считал, что они совершенно неправы, и что место каждого достойного и годного к службе молодого человека – в боевых частях. Как могу я оставаться дома, когда тысячи моих сверстников денно и нощно рискуют жизнью? И, в конце концов, кто прислушается к моему голосу, если в судьбоносный для нашего национального существования час я не исполнил своего долга?

В начале войны я был рядовым в пехоте и участвовал в боях за дорогу на Иерусалим, а затем служил в разведывательно-диверсионном батальоне «Лисы Самсона» на египетском фронте. Это позволило мне наблюдать войну разных сторон.

Во время войны я записывал весь свой опыт. Мои репортажи печатали газеты, а затем я собрал их в книгу «На полях филистимлян, 1948» (In the Fields of the Philistines, 1948), которая вскоре выйдет на английском языке. Военные цензоры не позволяли мне уделять много внимания отрицательным сторонам происходившего, и поэтому сразу же после войны я написал вторую книгу «Оборотная сторона медали» (The Other Side of the Coin), замаскированную под художественное произведение, чтобы не представлять ее в цензуру. В ней я, в частности, писал о том, что у нас был приказ убивать любого араба, который попытается вернуться в свой дом.

– Чему научила вас война?

Злодеяния, свидетелем которых я стал, превратили меня в убежденного борца за мир. Война научила меня тому, что существует палестинский народ, и что мы никогда не придем к миру, если рядом с нашей страной не будет создано палестинское государство. Этого пока не произошло, и поэтому 1948-ой еще продолжается.

С сайта “Perspektiva”