Рекомендуем 
ЧТО Я УЗНАЛ ОБ ОККУПАЦИИ ЗА ТРИДЦАТЬ ЛЕТ

ЧТО Я УЗНАЛ ОБ ОККУПАЦИИ ЗА ТРИДЦАТЬ ЛЕТ / Гидеон Леви

"Ха-Арец"

У оккупации сложился свой язык: араб – это "террорист", лишение свободы без суда – "административное задержание", оккупант – всегда жертва, а писать о совершаемых им преступлениях – измена.

3 июня 2017 года

Две недели назад, в субботу, несколько десятков израильтян посетили открытие новой выставки в Галерее Бен-Ами в южном Тель-Авиве. Художница, чьи работы были выставлены впервые, сидела в инвалидном кресле. Она не могла ни стоять, ни самостоятельно дышать. Фактически, она не могла пошевелить ни одной частью своего тела: подвижным оставалось лишь ее лицо. Рисует она ртом.

Художнице 15 лет. Она чрезвычайно взволнована своим дебютом, как и ее отец, который днем и ночью ухаживал за ней все 11 лет. По ужасному совпадению, выставка открылась точно в 11-ю годовщину ее трагедии. В день, когда почти вся ее семья была уничтожена. После удара по ним точной ракеты "высокоморальных" ВВС Израиля остались в живых только она, ее младший брат и отец. Она – прикованный к коляске и подключенный к вентилятору инвалид.

Марии Аман было четыре года, когда ракета поразила их машину, купленную утром в тот день. Она танцевала на коленях бабушки на заднем сидении, а мама сидела рядом с ней, когда ракета поразила машину, лишив ее всякого шанса на нормальную жизнь. Командир ВВС отмежевался от этого инцидента, происшедшего в 2006 году в полосе Газы. Израильским вооруженным силам и в голову не пришло извиняться, имя пилота не было названо, он не признал своей ответственности, а ракетный удар, почти уничтоживший целую семью, оставил израильтян равнодушными.

Пуск ракеты, тяжело ранившей Аман, не считают в Израиле актом террора, а пустившего ее пилота – террористом. В конце концов, он ведь к этому не стремился. Они никогда к этому не стремятся. За 50 лет Израиль ни разу не имел ничего такого в виду. Ведь оккупация была ему навязана против его воли. Все пятьдесят лет Израиль действовал только из лучших побуждений, с добрыми, высокоморальными и этичными целями, и лишь жестокость ситуации – или правильнее сказать, палестинцев – вынудила нас стать такими плохими.

На выставке представлены картины с тремя нарисованными Аман деревьями, которые должны напоминать о трех выживших членах семьи и сгоревшей машине. Есть там и ее автопортрет в инвалидном кресле, и образ матери на небесах. Ее семья была убита "по ошибке". Аман осталась парализованной "по ошибке". Израиль ведь не хотел причинить страдания неповинной девочке. Или более чем 500 несовершеннолетним, которые были убиты летом 2014 года в ходе операции "Несокрушимая скала" в Газе. Или 250 женщинам, убитым тем же летом, иногда рядом со своими матерями, иногда вместе со всей семьей. Дорога в ад всегда вымощена израильскими добрыми намерениями, во всяком случае, в его собственных глазах.

На следующий день после трагедии я посетил дом семьи Аман в лагере беженцев Тель аль-Хава (Tel al-Hawa) в Газе. Это был один из множества визитов в дома разрушенных семей в те годы, когда Израиль еще разрешал журналистам посещать полосу. Всё это время Мария находилась между жизнью и смертью в Газе, в больнице "Шифа". Ее отец, Хамди, не захотел с нами разговаривать. Он ходил, прихрамывая – он тоже был ранен выстрелом ракеты – по усыпанному песком двору и смотрел на нас с яростью. Поговорил с нами его двоюродный брат. За все годы я могу припомнить всего несколько случаев, когда жертва не захотела с нами разговаривать. За тридцать лет мы встретились с сотнями жертв, обычно вскоре после их трагедии, и они всегда открывали нам свои дома и сердца, приглашали в гости израильтян, о которых они никогда прежде не слышали. Не трудно вообразить, что произошло бы в противоположном случае: если бы палестинский журналист навестил израильскую жертву на следующий день после теракта. Это лишь одно из различий.

Я начал писать об оккупации почти случайно, спустя много лет, в течение которых у меня, как и у всех израильтян промывали мозги. Я был уверен в справедливости нашего дела, убежден в том, что мы были Давидом, а они – Голиафом, знал, что арабы не любят детей, как их любим мы (если они любят вообще), и что они, в отличие от нас, рождены для убийства.

Деди Цукер, тогда депутат Кнессета от партии "РАЦ", предложил нам взглянуть на выкорчеванные оливы в посадке престарелого палестинца с Западного берега. Мы побывали там, увидели и растерялись. Таким было постепенное и незапланированное начало трех десятилетий в течение которых я публиковал материалы о преступлениях оккупации. Большинство израильтян не хотели и до сих пор не хотят слышать об этом. В глазах многих граждан само обращение к этому вопросу в СМИ – прегрешение.

Говорить о палестинцах как о жертвах, о совершаемых против них акациях как о преступлениях – измена. Даже простое описание их как людей считают в Израиле провокацией. Какой взрыв гнева прогремел в 1998 году, когда Эхуд Барак ответил на простой вопрос, что бы он делал, если бы родился палестинцем – вероятно вступил бы в одну из организаций сопротивления, ответил он.

Да как можно сравнивать? Я помню, как солдаты на блокпосту у Дженина на Западном Берегу направили на меня взведенные ружья, когда я спросил их, что бы они делали, если бы их смертельно больного отца везла палестинская скорая помощь, а солдаты в соседней палатке играли бы в триктрак и не пропускали машину несколько часов. Да как я посмел сравнивать? Как я посмел сравнить их отцов с палестинцем в скорой помощи?

О моем первом посещении оккупированных территорий я хотел бы забыть. Это случилось летом 1963 года, и я , 14-летний мальчишка, отправился с родителями на освобожденные территории моей страны, всего через несколько недель после конца войны, до которой я, как и все другие, был уверен, что над страной нависла смертельная угроза – Второй Холокост. Это нам внушили и так мы должны были думать. Тогда, через несколько дней, мы посетили Гробницу патриархов с Хевроне, Стену плача в старом городе Иерусалима и Гробницу Рахели в Вифлееме (у нас дома стоит медная статуэтка этой могилы).

Я был в восторге. Я тогда не замечал людей, а только куски белой материи на балконах и местах, названных святынями. Я был участником религиозно-националистической оргии, охватившей весь Израиль, которая тогда началась и не имела конца. Мое похмелье наступило через 20 лет.

Большинство израильтян не желают ничего знать об оккупации, и очень немногие из них имеют о ней представление. Они никогда не жили в таких условиях. Произнося слово "оккупация", мы не имеем представления, что это такое. Мы не знаем, как мы вели бы себя, оказавшись в условиях такого режима. Возможно, если бы у израильтян было больше информации, некоторые из них были бы шокированы.

Лишь очень немногие израильтяне рады оккупации, но большинство она никоим образом не волнует. Есть люди, которые стремятся к тому, чтобы всё оставалось так, как есть. Есть те, кто защищает спокойное безразличное большинство, позволяя ему оставаться довольным собой – не испытывать сомнений или угрызений совести, быть уверенными в своей армии и стране – самыми моральным и в мире, верить, что весь мир только и думает, как бы уничтожить Израиль.

Даже если у нас на дворе, совсем рядом с домом, царит тьма, под покровом которой днем и ночью творятся ужасы, мы остаемся такими прекрасными в наших глазах.

Потому что не проходит дня или ночи, чтобы совсем рядом с израильскими домами не совершалось преступление. Нет ни спокойного дня, ни спокойной ночи. А мы еще ничего не сказали об оккупации как таковой, которая является преступлением по определению. За долгие годы она претерпела изменения, становясь то более, то менее тягостной, но всегда оставаясь оккупацией. И всегда оставляя израильтян равнодушными.

Чтобы скрыть преступления, оккупации нужны пропагандистские СМИ, забывшие о своем высоком назначении; система образования, приспособленная для такой цели; двуликие органы безопасности; бессовестные политики и гражданское общество, не имеющее ни о чем понятия. Развилась подстроенная под оккупацию система ценностей, в которой культ безопасности допускает, оправдывает и отбеливает всё что угодно, в котором мессианство становится ценностью светского населения, восприятие себя как страдающей жертвы – оправдывает всё, а ощущение "Ты избрал нас" – ничуть не смущает.

Должен был появиться и "новояз" – язык оккупанта. На нем, например, арест без суда называют "административным задержанием", а власть военных – "Гражданской администрацией". На языке оккупанта любой малец с ножницами – "террорист", любой захваченный силами безопасности – "убийца", а каждый отчаявшийся, который всеми силами пытается прокормить свою семью – "незаконно находящийся" в Израиле. Отсюда и язык, и образ жизни, при котором каждый палестинец – лицо подозрительное.

Без такой поддержки, которой ведомство безопасности снабдило нас в виде гуттаперчевых СМИ, реальность могла бы показаться тревожной. такой поддержки у Израиля в избытке. Первые 50 лет методы промывания мозгов, отрицания фактов, вытеснения их в подсознание и самообмана быстро совершенствовались. Благодаря СМИ, системе образования, политикам, генералам и огромной армии пропагандистов, поощряемых апатией и невежеством, Израиль стал обществом, возможно, не имеющим в мире аналога, которое отрицает факты, намеренно отрезало себя от реальности и постоянно отказывается видеть вещи такими, какие они есть.

Занавес опустился. 20 лет оккупации сняты с общественной повестки дня. Избирательные кампании начинаются и кончаются без какого-либо обсуждения самого рокового для будущего Израиля вопроса. Общество потеряло к нему интерес. Число воспитательниц в детских садах – злободневный вопрос, а оккупация таковым не является. Вначале, однако, он возникал на каждой субботней трапезе: в 1970 году велись жаркие споры о том, что делать с "территориями".

Сегодня всё больше израильтян отрицают само существование оккупации. "Никакой оккупации нет!" – новейшая шумелка, отзвук заявления Голды Меир о том, что "Никаких палестинцев нет", и столь же вздорная. Утверждая, что нет никакой оккупации и нет никаких палестинцев, вы окончательно утрачиваете связь с реальностью, что невозможно объяснить не прибегая к терминам из патологии душевного здоровья. Такие мы и сесть.

Элементарную черно-белую ситуацию оккупанта и оккупируемого представляют израильтянам как "сложную реальность". Военный деспотизм называют неотъемлемым элементом единственной демократии на Ближнем Востоке, следствием неизбежной войны на выживание. Отказ Израиля прекратить оккупацию пропагандистская машина трансформирует в "отсутствие партнера". Нечастый в истории казус: оккупант – это жертва; справедливость – только на стороне оккупанта; а нескончаемая война ведется ради его безопасности и существования. Видано ли такое?

Надо всем этим нависла ложь "временности". Израилю удалось обмануть себя и весь мир утверждением, будто оккупация – явление временное. Вот пройдет еще одна минута – и она прекратиться. Ее окончание ждет здесь за углом. Ждет уже 50 лет. Это самая большая ложь, потому что Израиль никогда, ни на минуту и не думал покончить с оккупацией. Доказательство этому: он никогда не прекращал строить поселения. Построивший хижину за "зеленой чертой" не станет ее эвакуировать. Оккупация никуда не уйдет.

Что же изменилось за эти 50 лет? Всё – и ничего. Изменился Израиль, изменились и палестинцы. Оккупация осталась оккупацией, но стала еще более грубой, что происходит с любой оккупацией. Если в 1966 году израильтяне были немного шокированы рассказом о палестинке, у которой погиб ребенок, когда солдаты на трех разных блокпостах отказывались пропустить ее в больницу. Позднее такие случаи уже никого не трогали.

"The Twilight Zone" ("Сумеречная зона") – очерки о женщинах-роженицах, которые в муках потеряли детей на блокпостах, Израиль встретил скучающим зевком. Тридцать лет отделяют первый репортаж от последнего, и никакой разницы между ними. "Вы повторяетесь", – упрекают нас, – хотя повторяются не журналисты, а оккупация. Изобилующие смертями периоды сменяют более спокойные. Бывают месяцы с потоками крови, и другие – с выкорчеванными оливами, разрушенными домами, изгнанными жителями и лишенными свободы без суда.

Между тем, землю заполняют поселения с сотнями тысяч поселенцев, и число их становится тем больше, чем дольше тянется "мирный процесс" – это единственный результат процесса. Каждое подобие прогресса всегда сопровождалось увеличением числа поселенцев в лучшей традиции шантажа и вымогательства. Ословские соглашения удвоили и утроили число поселенцев. Эхуд Барак, чуть-чуть не заключивший мир, был самым рьяным строителем на территориях. В Израиле, даже сегодня, вы можете быть одновременно сторонником принципа двух государств и продолжать строительство на территориях.

За эти 50 лет Израиль убил более 10 000 палестинцев и более 800 000 прошли через его тюрьмы. Эти невероятные цифры тоже воспринимаются как нечто обычное, само собой разумеющееся, неизбежное и, конечно, совершенно справедливое. Вина целиком возлагается на убитых и лишенных свободы. Израиль безраздельно верит своей армии, службе безопасности "Шин-Бет" и военной юстиции. Все они находили оправдания чему угодно и никогда не признались ни в чем, даже когда их вопиющая ложь была полностью разоблачена. Нельзя даже усомниться в них. На многих языках это назвали бы слепотой.

В центре круга дорожной развязки Эцион, одного из самых напряженных участков движения на Западном берегу, развевается израильский флаг. Национальных флагов Израиля на Западном берегу можно встретить гораздо больше, чем флагов народа, составляющего абсолютное большинство на этой оккупированной территории. Там вы почти не встретите дорожных указателей к палестинским городам и деревням – только к израильским поселениям. А те, которые появляются, вскоре замазывают черной краской. Столь остро в поселенцах чувство ненадежности, что они верят, будто стерев имена палестинских общин, они сводят их на нет.

Стерта и "зеленая линия". Единственное сохранившееся в Израиле различие – этническое, а не географическое. Израиль – это одна страна, простершаяся от моря до реки Иордан, без границ, и с двумя разными режимами для двух народов. Такой она была последние 50 лет, и нет никакого плана изменить это положение. Поселенцы – израильтяне, и такова же оккупация: они неразделимы. У отделения банка в Тель-Авиве на фешенебельной площади ха-Медина есть брат-близнец в городском поселении Маале Адумим на Западном берегу. У клиники в иерусалимском районе Рехавия есть зеркальное отражение в поселении Карней Шомрон. Все израильтяне в этом соучастники. Представление о том, будто есть Израиль и есть оккупированные территории – как отдельные сущности – еще одно заблуждение, принесенное "Желтым ветром". Оно позволяет людям любить Израиль и ненавидеть оккупацию. Но такое разделение столь же фальшиво, сколь искусственно.

Отцы основатели были из рабочего движения – и ни на ком не лежит большей вины за оккупацию, чем на них. Моше Даян более виновен в оккупации, чем Авигдор Либерман, Игаль Алон несет большую ответственность за поселения, чем Гилад Эрдан. Голда Меир, Исраэль Галили, Шимон Перес и Ицхак Рабин создали больше поселений, чем Биньямин Нетаньяху, Нафтали Беннет и Айелет Шакет вместе взятые. Движение "Гуш Эмуним" разожгло пламя, и "Авода" охотно плеснула горючее, подсобила с хитрыми уловками и защитным зонтиком. Предлог, которым Шимон Перес оправдывал создание поселения Офра, была необходимость возведения на этом месте антенны, и все притворились, будто поверили этому вранью.

Никогда ни один израильский премьер-министр не рассматривал палестинцев как людей или как народ с равными правами, и не было ни одного, который бы всерьез хотел покончить с оккупацией. Разговоры о двух государствах позволили тянуть время, а "мирный процесс" давал всему миру алиби, чтобы молчать и ставить свою подпись под оккупацией. Все мирные планы покрываются пылью в ящиках столов. Они до удивления похожи друг на друга и имеют одну общую судьбу: Израиль их отверг. В этом тоже Израиль продолжал лгать самому себе, утверждая, будто стремится к миру. Список оккупационной лжи растет.

Осиротевшие родители стареют, молодые люди, принимавшие участие в первой интифаде достигли в 2017 году среднего возраста, а участники второй интифады стали ходячими трупами. Некоторые из героев, отмеченных в репортажах, забыты, а другие – нет. Их образы в дни юбилейных торжеств толпятся в моей памяти.

Вот ряд безногих молодых людей в инвалидных колясках. Они курят у окон в коридоре больницы "Шифа" в Газе. Вот жертвы обстрела клубничного поля в Бейт-Лахии, когда была убита целая семья. Вот ребенок, оставшийся в живых при "ликвидации" лидера ХАМАСа Салаха Шехадеха. Армия сперва утверждала, что он был ликвидирован под "нежилым навесом". Вот молодая женщина из Газы в ее первое и последнее посещение сафари Рамат-Ган в парке Хаяркон в Тель-Авиве и городского пляжа накануне своей смерти. Она умерла от рака, добрвшись до израильской больницы слишком поздно. А вот парнишка из Вифлеема, получивший шесть месяцев тюрьмы: по одному за каждый брошенный камень, хотя он ни в кого не попал и никому не причинил вреда.

Я посетил "административно задержанного" в военной тюрьме, передавшего свои письма на убористом шекспировском английском. Вот жених, убитый в день свадьбы. Вот отец из лагеря беженцев Каландия, потерявший в течение 40 дней двух своих сыновей, а еще один его сын погиб через несколько лет, когда командир из бригады "Биньямин" выстрелил в спину убегавшему. Парализованная мать-одиночка, единственная дочь которой была убита ударом ракеты по ее дому в Газе, когда она держала ее на руках. И дети из детского сада имени Индиры Ганди, на глазах которых убили их учителя, о чем мы писали более 10 лет назад при последнем посещении Газы. Декан архитектурного факультета Университета Бир Цайт, которого пытали в "Шин Бет". Вот убитый врач из Туль Карма.

В июне 1994 года в палате 602 больницы "Шифа" в Газе отец, потерявший одну руку и обе ноги, пытался кормить своего умирающего сына. Лулу из лагеря "Шаруба" у Рафиаха умерла через десять лет после того, как солдаты ранили ее в голову. Трое мужчин из лагеря беженцев Дэейшех (Deheisheh) у Вифлеема потеряли зрение. Мальчика с ампутацией из лагеря беженцев аль-Фаввар к югу от Хеврона, которого задержали и избили. В последние месяцы нескольких мальчишек с ножами и девчонок с ножницами расстреляли на блокпостах безо всякой необходимости. Демонстранта-камнеметателя, о котором мы писали на прошлой неделе, солдаты целю ночь избивали, унижали и срезали у него пучки волос. То, что случилось с Бара Канаан (Bara Kana'an), молодым столяром из Бейт Рима у Рамаллы, происходило в последние два, три и четыре десятилетия со многими палестинцами.

What I've Seen in 30 Years of Reporting on the Israeli Occupation http://www.haaretz.com/israel-news/six-day-war-50-years/.premium-1.793196